Дождливая погода настраивает меня на меланхоличный лад. Казалось бы, что такого - просто дождь шуршит по листьям, плещется за окнами, звонко колотит по водосточной трубе, а если выйти за забор, можно увидеть, как мокнет под серой моросью раскисшее поле... Но такое настроение, как и яркое, солнечное, очень полезно, и им надо пользоваться. Включенный у стола торшер с разноцветным абажуром (иначе в комнате темновато) бросает цветные пятна на ковер, стол, меня и Великого Мерлина, который спит на столе; в чашке с изображением пражского Собора Святого Витта, купленной в маленьком магазинчике где-то на Златой улочке, - зеленый чай; неторопливая работа; медленная музыка, которая должна бы усыплять, но пока нет, пока нет. Часа через два я отправлюсь наверх, в спальню, прихватив с собой полосатый плед, и просплю час-другой, распахнув форточку. А может быть, лягу прямо здесь, на диване: в кабинете форточка тоже имеется...
Говорят, в понедельник погода снова выровняется, дождь откатится за океан, которого отсюда не видно, но иногда, говорят, слышно; появится умытое и радостное солнце, солнце-подросток, почти юноша, с тонкими усиками над верхней губой; и дальше у него будут три курса института - июнь, июль, август. Улица будет пахнуть не мокрой травой, а сухой, скошенной, и, наверное, распустятся розы на том диком кусте в лесу. Можно будет смеяться, ходить в гости к соседям, выпускать Сезанна за калитку и смотреть, как он, неистово потрясая ушами, несется по подсыхающему полю к лесу, а тот встряхивается, словно собака, и начинает готовить под корнями своими грибы. В прошлом году тут было море маслят. Они умудрялись пролезать там, где их не ждали, - даже у нас на клумбе один пролез.
Но сегодня у меня будет чай, глубокий послеобеденный сон, шорох серого долждя по зеленым листьям и удивленно спящие волшебные звери.